Огромная луна лежала в можжевеловых лапах, напоминая большой сферический пук ваты во внутрь которого засунули лампочку. Мы вышли из широкого и ветхого подъезда двухэтажного старого дома на второй линии, недалеко от ялтинского гастронома на набережной. Вышли и пошли вверх.туда, где в ночном небе угадывалась корявая и огромная аляповатая статуя.

Мы долго шли по узким и кривым, воспетым режиссером Соловьевым улицам, где юный матрос уснул на балконе без перил и голова его свесилась в пропахшую кошками пустоту. Где можно раздвинуть обрамляющие дорогу кусты и увидеть нагую красавицу в стиле Друбич в щербатой ванне полной пенной воды. Где на ветке перед полным теплого оранжевого света окном висит огромная вычурная клетка с единственной канарейкой. Где в складках живописного пространства пахнет растительной кошкой и тёплой девичьей тапочкой.

Над нами висели башни и тросы канатной дороги. Она не работала. Было слишком поздно.

Мы поднялись выше домов и улиц. Теперь мы передвигались медленнее. Приходилось идти по млечной, выбеленной ватной луной осыпи между низкими и потрепанными жизнью можжевеловыми кустами.

Наконец мы выбрались на неширокую площадку откуда корявая, гипсовая ярко раскрашенная статуя была видна во всех своих бесстыдных подробностях.

Мы остановились здесь.Я снял рюкзак с портвейном и укрепил его меж можжевеловых ветвей. Мой друг неожиданно стал патетически серьёзен. Эта перемена в нем подстегнула моё воображение и оно взлетело мухой над можжевеловой осыпью. Я видел сверху огромную нелепую сидячую статую со скипетром и в короне. Залитую светом от косматой, будто бы бутафорской луны тропинку. И на ней две крошечные человеческие фигурки у подножья неказистого но тем не менее огромного и впечатляющего изваяния.

Мой друг повернулся ко мне и сказал:

• Зевс вернулся.
• Какой то он стремный, кособокий, гипсовый… Плохо выглядит.
• Так сколько ему лет то!