Остановились у магазина, в котором не были три года. “Помнишь, как в этой кофейне мы когда-то пили невкусный кофе? ” - спросила Анжела.

Я вспомнил первый наш сезон дождей в ХуаХине 4 года назад. Вспомнил ватную, насыщенную ароматом цветов сырую свежесть. Вспомнил салатовую стену теплого ливня, бегущих с визгом под крышу школьниц в цветных плащах. Вспомнил круглый в крупных каплях стол.

Сильный запах кофе и свежего хлеба, лежащий на плотном вездесущем аромате ливня, словно на огромной скатерти. Мощная, обиженная ностальгия захлестнула меня.

Да, мы знаем сегодня все лучшие кофейни в городе, живем в самом удобном районе, и стали частью местного комьюнити. Но той щемящей, восхитительной остроты, первого года в незнакомом месте больше нет. И здесь, в ХуаХине ничего такого никогда больше с нами уже не будет.

Чтобы испытать то самое еще раз, придется полностью сменить среду обитания, климатический пояс и культуру. Кроме того придется выпилить из головы весь приобретенный за пять последних лет кочевой опыт. Ведь это именно он обращает перемену мест в рутину.

И тут же на меня нахлынуло другое, куда как более давнее воспоминание. Мне тогда было около 12ти. Я рылся в таинственных глубинах набитого битком советского холодильника и обнаружил какой-то немыслимо омерзительный предмет.

Это был жутко вонючий брусок непонятно чего, завернутый в желтую вощеную бумагу. Я развернул сверток. Брусок имел самый гнусный охристо-зеленый оттенок, который только можно было себе представить, и поперек него шла еще более мерзкая бурая, похожая на открытую рану, мокрая в глубине, трещина. Я поскорей завернул концентрат мерзости с глаз долой и поспешил к матери за разъяснениями.

“Это дрожжи, - сказала мать, - Старые, испорченные дрожжи. Когда-то давным давно я пекла по выходным пирожки”.

Последнюю фразу мать произнесла с грустью, и я вдруг очень остро почувствовал, что где-то в недрах нашего крепкого привычного бытия проходит рваная, страшная, бурая растущая трещина. Родная сестра той, что пересекала вонючий зеленый брусок. Я вдруг увидел потертости на обоях, отколотый угол оконного стекла, разбитую и подклеенную сахарницу в серванте, и еще тысячу мелких свидетельств того, что наш дом знавал лучшие времена. Я вспомнил тот давний аромат субботних пирожков. Когда они были последний раз? Пять, или десять лет назад? Почему их вдруг не стало?

В тот раз я впервые увидел как постоянно и необратимо ветшает ткань бытия. Я раз и навсегда осознал нашу человеческую беззащитность перед временем. Перед темными всадниками, Назгулами времени - ленью, пристрастиями к веществам, социальными неурядицами, болезнями, неудачами. Я отчетливо осознал насколько редкого и подлинного мужества требует от человека способность противостоять времени. Тогда я поклялся себе, что если однажды я начну печь по выходным пирожки, я никогда не перестану этого делать.

Когда мы с Анжелой вернулись из магазина домой, мы обнаружили, что наша старенькая хлебопечке сломалась.