И всю ночь томился и блевал,
И пустое, странное, иное
Мне усталый разум рисовал.
Грезилась туманная долина,
В мокрых душных мангровых лесах,
И в её дымящихся глубинах
Крошечных собачек голоса,
Видел я покрытый шерстью берег,
Мёртвый ствол похожий на полип,
Там, урча, как ласковые звери
Руки отсечённые ползли.
Видел я гремящую машину
Из шаров латунных и стержней
С мёртвою головкой журавлиной,
Флюгером застывшей в вышине.
В сюртуке с оранжевой подкладкой
С медным мятым чайником в руке,
Я всё шёл к подсвеченной палатке,
Отражённой в матовой реке.
Там внутри на корточках сидела
Женщина, шепча кусочки слов,
Всё её лоснящееся тело
Пальцами живыми поросло
Я представил, прежде чем проснуться,
Как её, сейчас, я обниму,
Как одновременно прикоснутся,
Сотни пальцев к телу моему.
Тут же стал слышнее гомон птичий,
Весь ландшафт качнулся и обмяк.
Где-то грохотнула электричка,
И прошёл по комнате сквозняк.
Я лежал одетым, без подстилки,
Чувствуя себя совсем больным.
Справа тускло высились бутылки
Возле пыльной розовой стены.
Сноп предметов вычурных и странных,
Всё куда-то мигом унеслось,
Только грудой грязные стаканы
Под корявым капающим краном,
Крошки да окурки под диваном,
И в углу таинственным вараном
Замер древний бронзовый насос.