В однозначной правильности и острейшей необходимости дальнейших своих поступков я не сомневался ни секунды. Я быстро спустился к автобусу и, осторожно дёрнул ручку водительской двери.

Я слышал, что в европейской глубинке водители наивны и беззащитны, но не знал, что настолько. Водительская дверь распахнулась, и, поднявшись в кабину, я нашел на сиденье ключи.

Ощущение нереального по масштабности совпадения и связанного с ним уникальнейшего шанса захватило меня всего и целиком. Привычное чувство возможности выбора растаяло без следа. Я повернул ключ и автобус приятно сухо заурчал. Я осторожно переключал передачу и выжимал сцепление, всем телом ощущая, как большая машина осторожно поворачивается над пропастью, выбираясь на широкую дорогу.

Я несся на послушном, ухоженном, похрустывающем на поворотах, «Икарусе» через очень объёмный и не слишком прозрачный ландшафт. Внизу и слева в тёмной пропасти плыли то похожие на соцветья болиголова заснеженные кроны, то световые озерца маленьких рождественских городов.

Слева от меня поворачивалась огромная безразличная гора, демонстрируя моему периферическому зрению то мертвенного голубоватого оттенка живописный хвойный лес, то безжалостный скальный откос, увенчанный белой широкой шапкой, то тёмную острую зелёную скалу с плохо различимой руиной на верхушке. Перед стеклом закручивалось широким винтом снежное крошево.

Я включил негромко радиоприёмник. В радио-эфире вкрадчивый, нежный голос дикторши, длинно рассказывавший что-то на незнакомом мне языке, периодически сменялся полудетской праздничной песенкой.

Вопрос о конечном этапе моего пути казался мне в тот момент нелепым и пустым. Скажи мне кто тогда, что я угнал автобус и что это уголовное преступление, я крайне бы удивился. Всё окружающее, и ландшафт за лобовым стеклом, и автобус, и гора, и зеленоватое снежное небо, и голос дикторши, всё в тот момент принадлежало исключительно мне.

Моя спонтанная и совершенно свободная от рефлексии гонка через живописный горный европейский пейзаж обладала заоблачным статусом интимности. Рядом с ней объяснение в первой любви по коэффициенту интимности могло быть приравнено к пению комических куплетов.

Я не замечал, как проходило время и не думал о том, насколько далеко я успел забраться от городка, не думал о том, что мои друзья могут волноваться. Я отчего-то был уверен, что безо всяких проблем успею завершить своё странное ночное путешествие и вернуться незамеченным.

Эта уверенность напоминала моё, ставшее привычным, дежавю, однако такой незыблемой убежденности в благополучном исходе предприятия, мне не доводилось испытать не разу в жизни. Скорее всего, поездка моя продолжалась не более тридцати минут. В кармане у меня лежал мобильный телефон и он не звонил. Странно было бы, если б моя команда не начала обо мне беспокоиться по прошествии большего количества времени.

Тем не менее, по личному ощущению времени, по количеству сменившихся за окном декораций, я мчался часа полтора. Этот временной обман легко объясним. Мы русские привыкли к монотонным обширным ландшафтам, в Европе же вещи, события и люди расположены много ближе друг к другу.

Всё это время настроение моё с неспешностью ртутного столбика неотвратимо ползло в верх. Во мне разыгрывался, выдавая с каждой секундой всё более пафосные и порывистые пассажи симфонический оркестр. Кончики пальцев моих пощипывало от мощного счастья, а мысли в голове были торопливы и неподробны, как стая голубей, взлетающая с утренней, ещё сырой от росы брусчатки центральной площади.

И вот, в момент, когда накал этой единственной, тонкой, но поразительно мощной эмоции стал невыносим, как бывает невыносим ток, поднесённой к языку девятивольтовой батарейки, я увидел впереди на дороге человеческую фигуру. Человек стоял, склонив голову на бок и поставив ноги на ширине плеч. Он не махал руками, не голосовал, но видно было, что если я не соберусь остановиться, он и не подумает отойти.

Я резко ударил по тормозам. Как я и ожидал, заднюю ось автобуса неумолимо потянуло вправо. Несколько мучительных секунд я пытался выровнять и остановить большую, успевшую сильно разогнаться, машину. В итоге мне это удалось практически чудом. Автобус замер не более чем в двух метрах перед застывшим посреди дороги человеком, который, не щурясь от прямого, в глаза, света фар, глядел на меня через лобовое стекло. Наконец я рассмотрел его лицо. Это был мой отец.