Ну порадовал ты меня, Бяша. Прям л не знаю, выдрать тебя хорошенько или бабу еще одну подыскать, чтоб к попу те ходить некогда было. Ты ж ладоном, дура, насквозь провонял. Ладно, так сделаем, все же я перед батей твоим в долгу. Ты больше звонарем не будешь и к попу без прямой надобности не пойдешь, а я стану тебе аккуратно жалованье звонарское платить.

Ты пойми, дурья башка, здесь у нас ни зла, ни добра нету. Вот как был бы ты иноком, в келье заперся, и просидел бы там года три, без девок и без солнышка, тут бы тебе и зло открылось, потому что искушения кругом, к солнышку хочется, а нельзя никак, ибо обет. А вот если бы ты искушения те поборол, то и добро бы тебе далось, небось замечал, что когда совсем хреново, вдруг хорошо делается, так вот это и есть божья благодать. Это как на войне. А тебе – битюгу один закон должен быть – подальше от начальства, поближе к жратве, иначе, как поп наш, прыщами пойдешь.

С отпои моим через это же смурь случилась. Батя говорил всегда, что в мире живем мы, как в лесу, и кроме леса того ничего не знаем, леса нам не победить и не понять никак. Но то что мох к северу растет, и комары в плохих местах штопором стоят, любой запомнить может, так что таращь глаза, топай вперед, и про спасения всякие думать забудь, потому как непонятно, отчего спасаться, да и вялыми людей надежда делает.

Снюхался папа мой с попом, молодым, как наш теперешний. И поп этот ему, грамотный видать был, сказал, что мир, он такой, каким мы его видим. На что, сам понимаешь, батя возразить не смог ничего, так как всю жизнь на этом и стоял. После чего прибавил поп, что если твердо знать, что мир этот простой, то таким он и станет. Снизу дьявол будет, злой и слабый, сверху бог, сильный и благостный, а ты вроде как срок испытательный имеешь, и если станешь себя вести хорошо, так к богу пойдешь, и будут там тебя лелеять и кормить на халяву. Тут папаша мой тоже вроде как согласился, потому что считал свинское счастье единственным возможным. Батя мой христьянил был, да и к становлению веры приложил руку в некотором роде, однако таковая заляпуха в голову ему раньше не забредала. Он вообще веры тупой да оголтелой сторонился. И тут на тебе, выходит что путь этот самый прямой, что папаша мой уже шестой десяток по лесу бродит, а попы и иже с ними напрямик к благодати чешут.

Задумался отец. А он думал когда, не пить не мог. И таковое размышление длилось у него четырнадцать ден. И до чего бывало вечерами старый хрен не додумывался. То на крышу залезет и на луну писает, то в погребе мышат живыми ест, то просто в лужу ляжет и думает. А феня эта хитрая, как в горле кость – ни внутрь, ни наружу.

А у попа, который в лоб отцу гвоздя забил, давно другие заботы.

Поселилась под иконой святого Бурмы блоха. И каждый вечер выползает из под нее и ну круги вокруг иконы нарезать. А под вечер обратно пряталась.

Поп же грамотный был, аж противно, кстати за то его Шуфтики потом и пощупали, у них, у Шуфтиков изжога какая-то была на грамотных. Он блоху эту рассчитал, когда выползает, когда прячется, сколько кругов делает. И в итоге число у него вышло самое нехорошее, одно слово – черта число.

А папа мой возьми тогда и зайди к преподобному. А тот ему: «Вот, мол, – Блоха». Батя мой же, не долго размыслив, он тогда думать только об одном мог, гвоздь во лбу у него сидел, говорит: «Давай задавим». Ну приняли для храбрости, и папа мой к ногтю, значит, насекомую.

Приходит домой довольный. «Сын, – кричит, – давай чарку, отец благое дело совершил, блоху придушил!». Подношу ему, а он мне: «Почему это в рюмке муха? Заменить надо!» Я посмотрел, нет никакой мухи, но спорить не стал, заменил. А он мне: «Что ж ты, – говорит, – продукт расходуешь, вон опять муха». Я снова поменял. И так раз пять. На последний раз закричал он на меня: «Что ты за дурак-то, чистой водки налить не можешь!» Вскочил на ноги и хотел меня стаканам припечатать. «Раздавлю, – орет, – свое отродье, как ту блоху». Но нельзя было отцу резко вставать. Крови у него много было, отчего часто стеклянные мошки в глазах ходили. Произошел с ним удар. Упал он, весь багровый, и все. Так стакана мне и не пришлось отведать.

Блоха же наутро опять из-под иконы вышла, и ну круги делать. Поп подивился и послал запрос в главный храм. Ответ ему оттуда пришел, что блоху никак не трогать, так как есть она святая блоха, посланная господом испытать веру святого Бурмы. Что при жизни оного, кусала она его сорок лет подряд, а он из большой любви к живым тварям так ее и не обидел до самой смерти и был это подвиг духовный. И что не нам сиволапым ее задавить. А число, так что число? Числом Бога не меряют. К Богу одна дорога – вера.

Такая была отца моего смерть. Смерть она, Бяша, всегда блоха. Один ее по ошибке не задавит, другой по той же ошибке придушит. Все равно до смерти зажрет. Все по ошибке будет. А от чего. От большого к той блохе почтения.