Солнце уже в зените, и мы с Вами лежим на траве в яблоневом саду, возле каменистого небыстрого ручья. Рядом с нами в бронзовой африканской вазочке горка маджума и большое блюдо с финиками, арахисом и сливовой пастилой. Еще у нас есть певучий медный колокольчик. Если в него позвонить, то прямо по теченью ручья к нам спустится из густейших кустов жасмина чаша с холодным вином на специальном пробковом плотике. Однако звонить мы пока не спешим, так как маджум сделал мир пронзительным и глубоким, это чувство хочется длить и длить, оттого мы молчим, стараясь не мешать ощущениям друг друга. Из дальнего конца сада к нам идет человек, одетый, несмотря на жару в темно бордовый кафтан, и высокую, расширяющуюся к верху угловатую шапку. «Советник, в ухо ему пирожок, -- комментирую я лениво, -- Можно ли хоть раз спокойно…»

-- Ну, давай, -- обращаюсь я к советнику, -- Расскажи нам, как наши победили. Обожаю. – это я уже Вам, -- истории о четких, искусно проведенных боевых операциях.
-- Я с плохими новостями… -- отвечает советник, --наш отряд подчистую разбит виноградарями. Воины бежали, опасаясь вашего гнева.
-- Ну вот, всегда так, -- я звоню в колокольчик, -- Ты ж этих бойцов сам подбирал, ручался за каждого, у них же у всех были отличные послужные списки.
-- Я же говорил, -- отвечает советник, -- что мораль низкая, что надо виселицу завести, или хотя бы пыточную камеру.
-- Ладно, вот что… Бери-ка ты последних лучников, с башен снимай, и езжай сам побеседуй с батраками. И это... Сильно не дави... Лучше все-таки по-человечески когда все, без лишнего цинизма... Да…

Советник понурый уходит.

-- Вы правда считаете, что он справится с миссией? – задаете Вы мне вопрос.
--А чего ж ему за десять-то талантов в неделю не справиться? -- отвечаю я. – Серьезный дипломат, коринфская школа…

Вечереет. Жара спала, и мы с Вами перебрались в купальни. Через решетчатую крышу падают на желтый дощатый пол расширящиеся книзу столбы предзакатного света. Мы только что искупались. Лежим на широких, покрытых холстом лавках совершенно голые. Между нами, на квадратном низком столике стоит узкий кувшинчик с терновой настойкой, и прямо на столе рассыпаны маслины. В дверь купальни стучат. Стук почтительный, осторожный.

-- Заходи, сынок, заходи. – говорю я.
В комнату входит молодой человек роскошно, и, возможно несколько слишком броско одетый. По крайней мере золотые браслеты на щиколотках, звенящие при ходьбе, точно кажутся избыточными…
-- Это сын мой, Кирном кличут, -- представляю я Вам молодого человека, и обращаясь к сыну, -- Как поживает наша риторика?
-- Советник сбежал! – произносит сын мой тоном трагическим, потупив глаза.
-- Вот паскуда… Знаешь, что, сынок, езжай-ка ты на виноградник. Посмотри, как там чего. Предложи этим мордам по бутылке кумыса ежеутренне, или еще каких-нибудь льгот. Много не обещай, времена сам знаешь, не самые хлебные. Пригрози чуть, скажи что папа на них ветрянку нашлет. Да сам все знаешь. Езжай, давай… С богом…
-- Не рано ли ему? – спрашиваете Вы.
-- Пусть едет, оболтус! Не все ж по лупонариям лазать!