Я не был впечатлён акторно-сетевой теорией Бруно Латура, Мишеля Каллона и Джона Ло в той же степени в которой ею впечатлялись многие мои друзья и знакомые. Однако, буквально вчера, мне пришло в голову, что идея выразить натуральные объекты через их отношения, фактически эквивалентна идее Стивена Вольфрама о первичности событий по отношению к элементарным объектам в физике. Вольфрам предполагает, что первые материальные объекты буквально возникают, в результате усложнения событийного графа, в котором прото-объектами являются простые множества.

По сути это одна и та же концепция. И недостатки она имеет одинаковые и достоинства и в "общественных науках" и в физике. Недостатки этого подхода очевидны. Трудно считать. Огромная вычислительная несократимость является телом этого самовычисляющегося пространства. И в этой монолитной и стрёмной вычислительной несократимости, словно дырки в сыре, зияют пещеры сократимого знания.

Вся наша наука - это и есть такая пещера-лакуна сократимых вычислений. И эту лакуну мы практически уже всю облазили. Полного представления о реальности она не даёт. Однако понимание всего комплекса научного знания, как "лакуны вычислительной сократимости", позволяет предположить наличие в куске сыра вселенского вычислительного процесса других, аналогичных "обитаемых пещер". При этом единственный путь к соседним пещерам лежит через гранит несократимых вычислений.

Несократимые вычисления - это те, которые нельзя ускорить в пространстве-времени, а можно только двигаться внутри них с той скоростью, с которой они идут в природе сами по себе.

Таковы многие печали, исходящие от событийной модели в физике и акторно-сетевой в философии. Однако уже глубина печалей, как бы намекает нам на то, что это новое знание таки глубоко и в высокой степени верно.

И вот, вчера я как раз с грустью размышлял о том, что все мы заперты в нашей "пещере сократимых вычислений", словно жители Саракша в своём мире-пузырьке, расположенном к монолитном ломте твёрдой материи, а сегодня я узнал, что Бруно Латур умер. И мне стало ещё грустнее. Вечная ему память.