Саша направился к лестнице, но Сурен остановил его и показал на дальний угол промывочной. Там оказалась узкая деревянная дверь, ведущая в заросли можжевельника. Продравшись через колючие кусты, они оказались на ярко освещённой луной, петляющей над морем тропинке. Саша знал окрестности посёлка великолепно, но эту, такую отчётливую и утоптанную тропинку он видел впервые.

«Всё-таки вас чудо как хорошо муштруют, — хохотнул Сурен. — Столько лет ты обжираешь меня по коньяковскому и ни разу не спросил, где я его, грешным делом, достаю».

Они шли над спокойным, лениво, почти бесшумно, шевелящимся морем; лёгкий ветер обдувал разогревшееся за день тело, коньяк тепло лежал на дне пустого желудка. В голове было так же светло и пусто, как и во всём освещённом огромной зеленоватой луной мире, и вот наконец тропинка уткнулась в длинную и совершенно отвесную скалу.

«Раздевайся», — сказал Сурен. «Зачем?» — стушевался Саша. «Чтобы шмотьё не замочить», — Сурен быстро оголился и с разбегу, совершенно по-горильи прыгнул вниз, в невидимое отсюда море. Оставшись один, Саша струхнул, но послушно снял шорты и пристроил их рядом с крепко вонючими шмотками Сурена на ветку земляничного дерева.

Постояв ещё секунды три голым в темноте, в тени преградившей путь скалы, он технично и не без лихости прыгнул вниз. Вынырнув, он огляделся. Справа, держась за камень рукой, висел в прозрачной воде голый Сурен. В руке его светился невесть где раздобытый подводный фонарь.

«Здесь надо метров десять под водой, через грот, — сказал Сурен. — Не зассышь?». «Я ж не Енот!» — нелепо хихикнул Саша. «Блин, ты можешь забыть об этой херне, а? Ты не представляешь, как она меня достала!» — огрызнулся Сурен и нырнул под воду. Саша последовал за ним, на свет.

Грот всё тянулся и тянулся, Саша плыл на свет впереди, видя перед собой нелепо и коряво загребающие воду пятки Сурена. «Вот чёрт! — думал Саша — Кто ж его в этой ихней пустыне так нырять насобачил, мне так уж сейчас кирдык настанет».

Но кирдык ему не настал, открылась свободная вода, и пятки Сурена замелькали над Сашиной головой. Наконец оба вынырнули. Саша откинулся на спину, и хлынувшая из ноздрей кровь залила его лицо. Сурен захватил Сашу левой рукой и поволок к ближайшим камням.

Вытащив на камни неожиданно размякшего Сашу, Сурен нырнул куда-то в скалы и вернулся с бутылкой коньяку. «Говно у вас, нырки, подготовочка!» — сказал он. «Ты можешь хоть раз забыть об этой херне, а?!» — слабым голосом булькнул Саша. «На, выпей, попугай!» — Сурен протянул Саше бутылку. Тот, размазав кровавые сопли, припал к горлышку.

Они посидели на камне, коньяк подействовал, а небо на востоке потихоньку начало светлеть. «Пойдём, — сказал Сурен, пряча недопитую бутылку в скалах, — а то яйца простудишь!». Они долго карабкались куда-то вверх по скальному гребню, два тёмно-фиолетовых силуэта на фоне зеленоватого неба, и вот наконец оказались в каком-то жутко старом и запущенном саду.

Этот сад был даже не довоенным. Чёрт его знает каким он был, этот сад. Полностью засыпанные многолетней палой листвой дорожки, щербатые арки, какие-то явно столетия уже неработающие фонтаны...

Посреди сада оказался огромный разрушенный дом. Минут десять они шли по тёмным коридорам, натыкаясь на древнюю вычурную мебель, обрывая паутину и чертыхаясь, пока не оказались в центральном зале. Здесь Сашу стошнило зелёной омерзительной жижей.

Когда приступ рвоты закончился, Саша огляделся. Посреди большого, лишенного кровли, когда-то несомненно очень роскошного зала стоял изящный постамент, из которого одиноко торчала мраморная женская нога. Вокруг постамента свернулась удавом гигантская, покрытая пылью и паутиной цепь.

— Оклемался? — спросил Сурен.
— Почти, — ответил Саша.
— Вот что, дорогой, видишь вон тот комод в углу? В нём есть ножовка… по металлу. Вот цепь. Найди её конец и отпили чуть-чуть. С ползвена.
— А зачем.
— Много ты, ворона, вопросов задаёшь… Впрочем… Как бы тебе сказать… Зелёные, они же не только зверушками интересуются. Они вообще всё зелёное любят. Например, гринЫ (в смысле баксы), изумруды, абсент или ганжу…
— И что вся эта херня значит?
— Скоро узнаешь, пили давай!

Закончив работу, Саша взвалил отпиленную половину звена на плечо. Ноша оказалась неестественно тяжёлой. Саша списал этот факт на усталость, хотя, конечно, зря списал. Усталость его полностью оставила. Даже наоборот, во всём организме пенилась какая-то ошалелая, странная энергия. Они спустились к причалу, около которого обнаружилась сравнительно новая, хотя и потрёпанная парусная лодка, наподобие шаланды.

Сурен полез под лавку и достал оттуда свёрток одежды. Саша с удивлением напялил на себя узкие, кожаные со шнуровкой брюки и какую-то будуарную рубашку, с широкими, сужающимися к запястью рукавами и кружевным воротником. На ноги ему пришлось нацепить совершенно немыслимые, жутко тяжелые сапоги с отворотами.

Сурен надел широкие холщовые штаны, вязаную безрукавку и тяжелые ботинки без шнурков. «На, держи, пригодится», — сказал Сурен, протягивая Саше большой складной нож из мягкого железа и с деревянной ручкой. Саша смолчал и пристроил оружие в кармане на бедре спереди.

Сурен поставил парус, и они, наконец, отчалили. Небо стремительно розовело, поднимался утренний бриз, лодка стремительно и ровно плыла по начинающему мягко пениться морю. Сурен правил прямо на медленно поднимающийся солнечный диск, пока на его фоне не встал силуэт низкого берега, две далёкие горы, а под ними розоватый, в причудливых башнях, острых черепичных крышах, садах и виноградниках, не проступил самый настоящий большой южный город.

— Куда мы плывём? — спросил Саша у клюющего носом у руля Сурена.
— В Гель-Гью, — ответил тот, предварительно отхлебнув из невесть где добытой бутылки.