Вы просыпаетесь, любезный читатель, в совершенно незнакомом вам доме, на широкой, жесткой кровати из соснового бруса, покрытой темно зеленым льняным бельем. Постель справа от Вас примята и еще тепла, однако Вам никак не удается вспомнить с кем Вы делили ложе этой ночью. Память скользит по теплой алкогольной мути, и Вам совершенно не хочется ее, память, напрягать, отчасти из-за опаски обнаружить во вчера что-нибудь стыдное, отчасти оттого, что за окном восхитительное сверкающее утренне лето, и очень хочется скорее окунуться в такой сезон. Кроме беспамятства, у Вас нет почти никаких симптомов похмелья, разве что несколько неприятное чувство во рту, и легкий след «страха жизни» в шее и позвоночнике. Комната, в которой Вы проснулись досточно обширна, стены дощатые, покрыты светлым лаком, под потолком идет резной фриз, орнамент которого напоминает мексиканский, но рисунок лаконичней, и всякая, составляющая его фигура словно приплюснута сверху.

На сосновом потолке играет веселая световая рябь, из чего Вы делаете вывод, что прямо под окнами плещется море, или, что вероятней, крупное озеро. Накинув нечто, похожее на расшитый металическими нитками халат без рукавов, Вы выходите через двустворчатую резную дверь на террасу. Отсюда и на самом деле видно, что дом стоит на сваях и с берегом соединен лишь подъемными мостками. Строение в целом одноэтажное, плоское и широкое, покрыто красной кровлей из коротких медных пластин, однако с боков к нему примыкают два вытянутых двухэтажных флигеля, на конце каждого из которых имеется по невысокой, квадратной в сечении, расширяющейся книзу башенки. На верхушках башен шестигранные под невысокими коническими крышами беседки. В каждой беседке виднеется широкий, похожий на сахарницу колокол, и под ним лучник в красных кожаных латах. С перил беседок свешиваются знамена. Знамена украшают гербы, набранные из разной формы небольших, полированых медных пластин, имитирующих чешую. Герб - стилизованное изображение рыбьего скелета, пересекающее странный, похожий на карту московского метрополитена паукообразный знак. Все это дело остро и радостно сверкает на тропическом солнце.

Вы стоите в правом конце деревянной незастекленной галлереи, идущей вдоль всего плоского центрального строения. От берега, представляющего собой пышный тропический, едва причесаный сад Вас отделяет метров двадцать воды, местами покрытой ряской и округлыми, кожистыми, похожими на подносы листьями водяных лилий. Слева - низкая пристань, у которой стоит хищного вида острая парусная лодка с высоко поднятыми носом и кормой, и несколько долбленых рыбацких яликов. С пристанью дом связывают извилистые узкие деревянные мостки. Точно такие же мостки отходят от дома справа, и ведут к живописному низкому островку, диаметром не больше десяти метров. Островок превращен в небольшой альпинарий с можжевельниками и туями. В центре альпинария стоит виноградная беседка, частично скрывающая изобильно накрытый стол, и меня, Вашего покорного… Я машу вам рукой, зову за стол. Вы узнаете меня, и кое-какие подробности вчерашнего вечера всплывают в Вашей памяти…

В беседке прохладно, пахнет прелью и давленым виноградом. Я жестами приглашаю Вас за тяжелый стол из серого твердого дерева. На столе лежат глубокие синие тени и острые, рваные пятна искристого, поглощающего краски света. Лежит все это и поверх огромного блюда с холодным виноградом, корявыми зелеными грушами, оплывшим коричневым инжиром; поверх продолговатой резной доски с сочащейся бледной сукровицей форелью; поверх блюда с крупными, сизыми, неизвестной породы моллюсками; поверх нефритовой узорной лоханочки с паюсной икрой… Да разве все перечислишь. Вы подмечаете, что на столе нет ни единого серебряного предмета, и загадочно тепло ухмыляетесь этой мысли внутри себя. Я наливаю вам белого вина в литровую стеклянную чашу, подмигиваю. Мы отпиваем.

-- Никогда не ешьте с утра лангустов и осьминогов, милый друг! - говорю Вам я - пища, тем более утренняя, после нескучно проведенной ночи, не должна ни в коем случае внушать едоку страх или сострадание. Оставьте монстров, чудовищ и других братьев по разуму на вечер. Утренняя еда должна вызывать у Вас теплые, позитивные чувства, например умиление или нежность.

Какое-то время мы молча и с энтузиазмом жуем и отхлебываем.

-- Как хозяйство, уловы, надои? - интересуетесь Вы с ироничной вежливостью.
-- Великолепно, -- отвечаю я, -- вот только нанял я третьего дня каких-то совсем ужасных виноградарей.
-- Чем же они настолько чудовищны?
-- Знаете, дорогой мой, всем! Абсолютно всем! Кошмарные, дикие какие-то раскосые рожи. Острый дефицит отдельных частей тела. Отвратительный, грубый такой, животный запах. И выражение лиц очень неприятное - свирепое, бессмысленно грубо жестокое. Кажется дай им что-нибудь забавное, младенца например, или художественный умный продукт, они сразу все это в бешенстве разорвут и выбросят, даже не отведав. И еще, мелкая, но неприятная деталь… Чем обычно оснащены виноградари? Мотыгой какой-нибудь, или там, лопатой. А у этих по большей части у кого пилум, у кого шестопер. А у пары я даже заметил римские короткие мечи. Сами понимаете, в розничную продажу сегодня такой инструмент не поступает. Даже представить себе не могу, как они станут шестоперами виноград окучивать, хотя конечно у всех свои методы…

- А разумно ли было нанимать таких? – Задаете Вы совершенно резонный вопрос.
– Вовсе неразумно.
– А зачем тогда?
--Да что-то на меня накатило…
-- За такими работниками необходим надзор.
– Я уж распорядился. – послал дюжину всадников.
-- А сколько виноградарей?
-- Десятка три.
-- Справятся ли всадники?
-- Отчего ж им не справиться? Дюжина вполне себе оснащенных, специально обученых воинов против трех десятков колченогих крестьян. К тому же, больше солдат у меня сейчас и нет. Остальные ушли с караваном. Кстати, вот и они, мои конники. – Я протягиваю руку в сторону склона невысокой, покрытой неподвижной темной зеленью горы. Там, по каменной терраске, висящей над изумрудной душной массой, и впрямь проезжает небольшой вооруженный отряд. Низенькие косматые лошадки, изящные фигурки всадников в красных доспехах, тонкие, как зубочистки пики, широкие боевые луки в ярких косматых колчанах, длинные перемотанные у самого лысого татуированного черепа хвосты угольно черных волос, пляшущие по спинам воинов, дрожащие в горячем воздухе яркие флажки. Во всем этом есть мальчишеский, индейского или буденовского происхождения, веселый задор.
Вы улыбаетесь, милый читатель, и разом осушаете чашу терпкого, чуть солоноватого вина.