На бумажно-сухих, неприятно стучащих, ветвях
Тлели бурые листья. С тупой и тоскливою злобой
Рыл дерьмо грузовик, поминутно тошнотно ревя.
Я чуть выше взглянул, мир на миг перестал шевелиться,
Замолчал грузовик, и в беззвучной сухой пустоте,
Две большие мохнатые круглые серые птицы,
Поперёк пролетели подсвеченных кремовых стен,
И пропали в стремительно, страшно поехавшем свете,
И когда я протёр и открыл наконец-то глаза,
На сиренях синели громоздкие гроздья соцветий,
А на кремовый город июльская лезла гроза.
И я вспомнил, как в детстве, в потоке просёлочной меди,
Среди узких посадок, где осы, цветы и репьи,
На складном чёрно-красном бликующем велосипеде
Я один заблудился в вечерней июльской степи,
И внезапно, проехав пахучую темень пролеска,
С одинокого, вроде волны или дюны, холма,
Я увидел внизу круглый пруд ртутно-красного блеска,
И белейшую башню, изящную, словно комар.
Я застыл и вздохнул, и как будто расплакался даже,
Я с немыслимой ясностью понял, что время бежит,
И подобного чувства от очень простого пейзажа
Мне нигде никогда не придётся уже пережить.
И я вдруг перестал понимать, вижу я или мниться,
Мне вся эта картинка, и справа на лево, к земле
Две большие мохнатые круглые серые птицы,
Пронеслись, исчезая, как тень от ветвей на стекле.
Я как будто моргнул, голова моя сделалась полой,
Я почувствовал боль на губах, рассечённую бровь,
Посредине весеннего дня я стоял перед школой,
И в ладони из носа текла очень красная кровь.
Я не знаю зачем и когда это снова случится,
Просто будет момент и над снегом, водой ли, травой
Пролетят две мохнатые круглые, серые птицы,
И я снова очнусь неестественно, странно живой.